Я барышня милая, но слегка не в себе.
Я лежу на потолке. Пью чай. Вокруг куча бисера и ниток. Сколько, простите, лет я не плела фенечки? Опять хочется. Чай вкусно пахнет цветами и фруктами, от хрестоматии пахнет заводской краской, а от томика Цветаевой – теплом, домом. Так пахнет почти вся библиотека в моей квартире. Мне нужно учить стихотворение из хрестоматии, а я с жадностью впитываю строки из своей книги. В голове должно бы пульсировать:"Не забудь, сегодня вечером нужно идти в парк за кладбищем.", а на самом деле я думаю об Ирландии, куда мне может быть и надо попасть, но нет сейчас никакой на то возможности.
Отец-Джа решил-таки меня приласкать. Спасибо за солнечные лучи.
Мои черепахи проголодались: жалобно бьют в стекло террариума и беззвучно просят ложку гаммаруса. Товарищи, нет еды. У нас пятилетка за три года.
Ну, ладно-ладно…
Для протокола: если человек в любви, это не значит, что он бредит постоянно. Он бредит. Но иногда.
В клинике ветеринары шумят, что на Украине начинается война. Люди, вы – дураки. Нельзя воевать в такую чудесную погоду. Нельзя воевать вообще. Войны к хорошему не приводили. Неужели мы так и не научились на собственных ошибках?
Навстречу мне идет какой-то пьяный… а, это знакомый даже. Ну что, побьешь меня за то, что выгляжу не совсем так, как прошлой осенью, когда я критиковала твое пиво? Нет, только широко улыбается. Пронесло. Ну да, я забавная, я знаю. Это не самое страшное.
Потолок надоел: возвратясь домой, я забираюсь на подоконник. Теперь чай пахнет липой.
Я смотрю на солнце, которое уже начинает медленно прятаться за дома, освещая окна противоположных кирпичных истуканов настолько ярко, что этот свет слепит, а когда отведешь глаза, то летают фиолетовые мухи. Фиолетовые… лиловые… вдовий цвет. Сплети себе черную нитку и носи, пока не разорвется. Тогда и закончится твой траур.
Она пишет мне пространные мейлы о постмодернизме и моей подсознательной к нему близости. Я спрашиваю, не пресловутый ли киберпанк – наша жизнь? Она виртуально отмахивается. Сказала бы и "Чур меня", только не верим мы в Бога. Ну и в Сатану с компанией чертей тоже, как следствие.
А я бы провела вечность и даже немного больше в этой комнате. Я бы отдала самое дорогое – свою музыку, за то, чтобы просидеть здесь очень долго. Чтобы из окна так и дул ласковый ветер, чтобы я то пила чай, то чифирила, чтобы виолончель в моей душе продолжала играть, чтобы бисер не кончался. И пусть я мету его перед свиньями – это не так важно, главное, что я это делаю потому, что хочу.
Под окном прошел тот самый панк в подпитии… ты же неместный, что ты здесь бродишь?
А если протянуть руку – достанешь до гитары. Переберешь струны расстроенного инструмента, подкрутишь их, смахнешь пыль с колков и заиграешь грустный мотив. И запоешь, фальшивя, не попадая в ноты, но от души. Запоешь со светлым чувством.
Только зачем же ломаются грани надежды?
Только зачем это память заплевана грязью?
Только зачем же охотник по имени Прежде
Травит долгами-собаками светлый твой праздник?
Думаете, я счастлива? А ведь иногда не хватает минимума, чтобы достичь максимума. Так что, я ещё не в Нирване. Наверное, потому, что плохо занималась в музыкальной школе.
Отец-Джа решил-таки меня приласкать. Спасибо за солнечные лучи.
Мои черепахи проголодались: жалобно бьют в стекло террариума и беззвучно просят ложку гаммаруса. Товарищи, нет еды. У нас пятилетка за три года.
Ну, ладно-ладно…
Для протокола: если человек в любви, это не значит, что он бредит постоянно. Он бредит. Но иногда.
В клинике ветеринары шумят, что на Украине начинается война. Люди, вы – дураки. Нельзя воевать в такую чудесную погоду. Нельзя воевать вообще. Войны к хорошему не приводили. Неужели мы так и не научились на собственных ошибках?
Навстречу мне идет какой-то пьяный… а, это знакомый даже. Ну что, побьешь меня за то, что выгляжу не совсем так, как прошлой осенью, когда я критиковала твое пиво? Нет, только широко улыбается. Пронесло. Ну да, я забавная, я знаю. Это не самое страшное.
Потолок надоел: возвратясь домой, я забираюсь на подоконник. Теперь чай пахнет липой.
Я смотрю на солнце, которое уже начинает медленно прятаться за дома, освещая окна противоположных кирпичных истуканов настолько ярко, что этот свет слепит, а когда отведешь глаза, то летают фиолетовые мухи. Фиолетовые… лиловые… вдовий цвет. Сплети себе черную нитку и носи, пока не разорвется. Тогда и закончится твой траур.
Она пишет мне пространные мейлы о постмодернизме и моей подсознательной к нему близости. Я спрашиваю, не пресловутый ли киберпанк – наша жизнь? Она виртуально отмахивается. Сказала бы и "Чур меня", только не верим мы в Бога. Ну и в Сатану с компанией чертей тоже, как следствие.
А я бы провела вечность и даже немного больше в этой комнате. Я бы отдала самое дорогое – свою музыку, за то, чтобы просидеть здесь очень долго. Чтобы из окна так и дул ласковый ветер, чтобы я то пила чай, то чифирила, чтобы виолончель в моей душе продолжала играть, чтобы бисер не кончался. И пусть я мету его перед свиньями – это не так важно, главное, что я это делаю потому, что хочу.
Под окном прошел тот самый панк в подпитии… ты же неместный, что ты здесь бродишь?
А если протянуть руку – достанешь до гитары. Переберешь струны расстроенного инструмента, подкрутишь их, смахнешь пыль с колков и заиграешь грустный мотив. И запоешь, фальшивя, не попадая в ноты, но от души. Запоешь со светлым чувством.
Только зачем же ломаются грани надежды?
Только зачем это память заплевана грязью?
Только зачем же охотник по имени Прежде
Травит долгами-собаками светлый твой праздник?
Думаете, я счастлива? А ведь иногда не хватает минимума, чтобы достичь максимума. Так что, я ещё не в Нирване. Наверное, потому, что плохо занималась в музыкальной школе.
-
-
03.04.2007 в 17:57