Я барышня милая, но слегка не в себе.
Мне хочется записать прошлую субботу как одно из главных приключений этой зимы.
Пожалуй, её не сравнить с катанием на снегоходе, зимней Карелией, лепреконами и одалисками, но я так благодарна, что мы провели этот день вместе.
Как недолговечна бывает память - и двух дней не прошло, а детали, совсем недавно такие острые, начинают истираться, их края притупляются, и мне так хочется их удержать.
Мы взбираемся вверх по Большому Спасоглинищевскому переулку, минуем Стену плача и Хоральную синагогу, чтобы подняться по черным ступеням и открыть чёрную дверь в заведение с маленькой чёрной табличкой в окошке.
-Девушки, а вы столик бронировали?
-Нет.
-Что же вы так?
-Мы такие легкомысленные...
-Да мы мимо проходили и решили...
-Легкомысленные и ветреные.
Тебе приносят Дайкири (обещают, что будет кислым), мне - Манхэттен (обещают, что будет терпко и по-мужски). Коктейли приносят в хрустальных бокалах-конфетницах. Похожие бокалы есть у моей тётушки на даче, они в два раза старше меня и стоят за стеклом в потрескавшемся лакированном серванте. Сразу запахло летом, мёдом, яблоками. Огромный бородатый официант в клетчатой рубашке рассказывает нам про Хемингуэя и его воображаемый сахарный диабет. Не кисло, не по-мужски и не крепко (это я типа специально "не" написала отдельно).
-Нужно было заказывать нечеловеческую версию с двойным ромом.
-Я никогда не пила и не нюхала бурбон, не знаю, что он из себя представляет, но когда я попробовала коктейль, то сразу подумала, что здесь есть бурбон!
И мы сидим за узким столиком у самого входа, едим вкуснейшую курицу, с затаенной радостью поглядываем на менее удачливых случайных прохожих, для которых уже не нашлось свободного места. Обсуждаем свадьбы, переговоры, запах старого пластыря и седельной кожи, перебираем города на букву "б", листаем каталоги с вышивками.
- О, я хочу вышить этих котят!
- Марина, даже я не... а, хотя нет.
- Может быть что-то ещё?
- Кальвадос.
- Два кальвадоса.
И вот мы потягиваем кальвадос из широких стаканчиков, и у меня никак не вяжется этот напиток со всем тем, что я читала.
- Любите ли вы Ремарка так же, как любим его мы?
Пауза.
- Эриха Марию?
- Да, всех троих.
- Почему у писателей потерянного поколения все женщины такие ужасные?
- Потому что женщины вообще ужасные.
- Нормальные женщины у Ремарка долго не живут.
- Вообще я люблю писателей потерянного поколения. Хотя Хемингуэй меня бесит...
- Хемингуэй бесит, Ремарк раздражает, Фицджеральд наводит тоску, а так люблю?
- Обязательно нужно будет купить платье цвета марсала - мне этот цвет идёт.
- В H&M уже привезли, кстати.
- Отлично, у нас начался типичный женский разговор. Сколько мы с тобой выпили?
И мне бы хотелось, чтобы это длилось вечно. Сидеть в уютном полумраке, есть то, что есть нельзя, пить то, что я обычно не пью, говорить о том, о чём я могу говорить только с тобой. Приют грёз.
Но нас ждёт Собор, Орган, Бах и Вивальди. Итальянский органист ждёт самолёт в Швейцарии. А мы ждём начала концерта на балконе Собора.
Как хорошо, что мы сюда поднялись! Иначе для кого бы был этот орган, эти арки, эти длинные ряды скамеек? Их бы никто не увидел, и это практически равнозначно тому, что их и нет. Но благодаря нам всё иначе.
И звуки то устремляются вверх по стрельчатым сводам, то расстилаются по полу чёрным бархатом. А Пётр и Павел переглядываются за спиной распятого Христа.
- Нам нужно стать экспертами по московским органам и московскому кальвадосу.
- Хорошая идея.
Пожалуй, её не сравнить с катанием на снегоходе, зимней Карелией, лепреконами и одалисками, но я так благодарна, что мы провели этот день вместе.
Как недолговечна бывает память - и двух дней не прошло, а детали, совсем недавно такие острые, начинают истираться, их края притупляются, и мне так хочется их удержать.
Мы взбираемся вверх по Большому Спасоглинищевскому переулку, минуем Стену плача и Хоральную синагогу, чтобы подняться по черным ступеням и открыть чёрную дверь в заведение с маленькой чёрной табличкой в окошке.
-Девушки, а вы столик бронировали?
-Нет.
-Что же вы так?
-Мы такие легкомысленные...
-Да мы мимо проходили и решили...
-Легкомысленные и ветреные.
Тебе приносят Дайкири (обещают, что будет кислым), мне - Манхэттен (обещают, что будет терпко и по-мужски). Коктейли приносят в хрустальных бокалах-конфетницах. Похожие бокалы есть у моей тётушки на даче, они в два раза старше меня и стоят за стеклом в потрескавшемся лакированном серванте. Сразу запахло летом, мёдом, яблоками. Огромный бородатый официант в клетчатой рубашке рассказывает нам про Хемингуэя и его воображаемый сахарный диабет. Не кисло, не по-мужски и не крепко (это я типа специально "не" написала отдельно).
-Нужно было заказывать нечеловеческую версию с двойным ромом.
-Я никогда не пила и не нюхала бурбон, не знаю, что он из себя представляет, но когда я попробовала коктейль, то сразу подумала, что здесь есть бурбон!
И мы сидим за узким столиком у самого входа, едим вкуснейшую курицу, с затаенной радостью поглядываем на менее удачливых случайных прохожих, для которых уже не нашлось свободного места. Обсуждаем свадьбы, переговоры, запах старого пластыря и седельной кожи, перебираем города на букву "б", листаем каталоги с вышивками.
- О, я хочу вышить этих котят!
- Марина, даже я не... а, хотя нет.
- Может быть что-то ещё?
- Кальвадос.
- Два кальвадоса.
И вот мы потягиваем кальвадос из широких стаканчиков, и у меня никак не вяжется этот напиток со всем тем, что я читала.
- Любите ли вы Ремарка так же, как любим его мы?
Пауза.
- Эриха Марию?
- Да, всех троих.
- Почему у писателей потерянного поколения все женщины такие ужасные?
- Потому что женщины вообще ужасные.
- Нормальные женщины у Ремарка долго не живут.
- Вообще я люблю писателей потерянного поколения. Хотя Хемингуэй меня бесит...
- Хемингуэй бесит, Ремарк раздражает, Фицджеральд наводит тоску, а так люблю?
- Обязательно нужно будет купить платье цвета марсала - мне этот цвет идёт.
- В H&M уже привезли, кстати.
- Отлично, у нас начался типичный женский разговор. Сколько мы с тобой выпили?
И мне бы хотелось, чтобы это длилось вечно. Сидеть в уютном полумраке, есть то, что есть нельзя, пить то, что я обычно не пью, говорить о том, о чём я могу говорить только с тобой. Приют грёз.
Но нас ждёт Собор, Орган, Бах и Вивальди. Итальянский органист ждёт самолёт в Швейцарии. А мы ждём начала концерта на балконе Собора.
Как хорошо, что мы сюда поднялись! Иначе для кого бы был этот орган, эти арки, эти длинные ряды скамеек? Их бы никто не увидел, и это практически равнозначно тому, что их и нет. Но благодаря нам всё иначе.
И звуки то устремляются вверх по стрельчатым сводам, то расстилаются по полу чёрным бархатом. А Пётр и Павел переглядываются за спиной распятого Христа.
- Нам нужно стать экспертами по московским органам и московскому кальвадосу.
- Хорошая идея.